более  выда-ющейся "  революционной"  группе? Разве не  может быть  так, что

личное чувство опустошенности наполняется политическим содержанием?

     Личный опыт в обращении  со студентами и студенческими группа-ми вполне

позволяет мне ответить на этот вопрос утвердительно. Я убе-дился в том,  что

двусторонние отношения  отходили на задний  план и  предпочтение  отдавалось

работе  в  группе.  Так.  например,  учащиеся  по  социальной  педагогике  и

воспитанию подростков Свободного  Берлинс-кого  университета  в  подавляющем

большинстве выбрали  из  двух воз-можностей  -- "работа  с  индивидом"-  или

"работа   с  группой"   --  работу  с  группой.  Они  избегали  отношений  с

представителями  власти  и  точно  так   же  --  боязливо  --  относились  к

двусторонним отношениям  вообще.  Однажды студенты не  зашли  в помещение, в

котором должно  было состояться  заседание четырех  групп  самопознания,  не

зашли  лишь  по-тому,  что  --  как  им  сказали --  там  находились  четыре

руководителя  этих семинаров. Аффективно взбудораженные групповые  дискуссии

напоминали мне катартические процессы в терапевтических группах:

     повышенная   активность,   иррациональные   действия,    замещающие   и

на-вязчивые действия.  Все,  даже  отдаленно  напоминающее  о подчинении или

зависимости,  панически  избегалось.  Мышление  зачастую  носило  нереальный

характер, по форме выглядело очень абстрактным, а по содержанию представляло

пересказ прочитанных произведений Марк-са и Энгельса  и Франкфуртской школы.

Когда   в  те   времена   я  пытался   применить  к   описанным   отношениям

психоаналитические  категории,  то большинство  активных студентов заявляло,

что это ограниченная  патологизация и криминализация, в то время  как другие

более сдержан-ные учащиеся  скорее  склонны  были  со мной  согласиться. Что

касается  группы, то  господствующие  в ней фантазии всемогущества  и  мания

величия  заставляют   задуматься  о   нерешенных  проблемах  самооценки,   о

навязчивом восстании против авторитетов, о неразрешенных эдиповых конфликтах

с отцовской фигурой.

     Если  к  этому  прибавить  выводы,  полученные  из  психоаналитичес-кой

практики  отдельных  пациентов  того  времени,  то   подозрения  на  наличие

бессознательных невротических процессов  еще  более уси-лятся. Отцы учащихся

тогдашнего  поколения  очень  часто  были  участ-никами войны, не  редко  --

погибшими  на  фронте. В  связи с  этим  дети,  тесно  связанные с  матерью,

испытывали страх по отношению к отцовс-кой фигуре.

     Выйдя  из процесса собственной  социализации  с лабильной неус-тойчивой

диспозицией    и   ориентацией,    такие   студенты   развили    повы-шенную

чувствительность по отношению ко  всему тому. что  исходило от  авторитетов.

Группа заменяла  мать.  В группе они желали изменить в лучшую  сторону  мир,

опустошенный отцами.

     В  этой  психоаналитической  перспективе  общие волнения  можно назвать

действиями  патологическими, а  именно,  более  или менее  бессо-знательными

действиями  сопротивления по отношению  к болезненно переживаемой внутренней

психической лабильности и неуверенности в себе, по отношению к желанию отца.

Действиями и одновременного освобождения от связи с матерью.

     Дистанция во  времени дает нам  сегодня возможность  гораздо спо-койнее

рассуждать  о  том,  что же  разыгралось  между  восставшими  сту-дентами  и

тогдашними общественными  и  научными  авторитетами.  Мой  собственный вывод

сводится к мысли, гласящей: восставшие студенты словом и делом бросили упрек

отцам.  Они заявили: "Вы  бросили  нас  на  произвол  судьбы,  вы  постоянно

совершали ошибки,  развязывали  вой-ны, эксплуатировали людей!" Здесь  можно

предположить,   основываясь   на   концепции   переноса  и  контрпереноса  в

психоанализе,   что  студенты  заняли  позицию   детей,   упрекающих   своих