Работа с Грезами

Термин «работа с грезами» использовался Фрейдом в от­ношении процесса, в котором видения грезящего рассудка протекают совместно с сознательным переживанием с тем, чтобы скрыть или раскрыть неосознанное значение в латен­тном символическом выражении. (Здесь я не буду вдавать­ся, верно ли, что символы видений действительно маскируют незрелое послание, или же, что правильнее бу­дет сказать, что нам не удается понять их язык). В Гештальт—терапии выражение «работа с чувствами» в основном используется не для кодирования, а для раскодирования посланий видения.

Особенностью в гештальтном способе работы со снови­дениями является то, что такая работа неинтерпретативна в своем подходе к воспоминаниям, физическим поступкам или симптомам. Мы считаем видение экзистенциальным посланием, которое можно понять, но к пониманию мы идем не через обдумывание. В данном контексте «понима­ние» относится к непосредственному восприятию содержа­ния видения, а не к его интеллектуальному подразумеванию, точно так же, как «осознание» противо­поставлено внутреннему знанию. При работе со сновидени­ями, как и в других аспектах Гештальт-терапии, путь к осознанию — это позволение переживанию самому о себе рассказать, а не размышление над ним. Это «проникнове­ние» в видение, а не «обдумывание» его. В соответствии с этим важно, чтобы видение не только запоминалось, но и «вызывалось обратно к жизни». Только через переживание его в настоящем мы можем осознать, что означает видение. Желательно начинать с пересказа видения ы настоящем времени, как будто все происходит в данный момент.

Простая замена прошедшего времени на настоящее мо­жет внести огромную разницу в воспоминание, которое в этом случае может превратиться в грезу м в чувства фанта­зии. Всю метафоричность языка воспоминания можно по­чувствовать, говоря перед каждым предположением себе вслух или мысленно: «Это моя жизнь». Я был на сеансе у Перлса, когда он впервые решил попросить кого-то сделать так. Когда меня попросили вскорости после этого написать монографию по Гештальт-терапии для Эзаленского инсти­тута, я это предложил в качестве подходящего приема для любых случаев, сейчас я понимаю так, что этот прием во­шел в обычную практику многих терапевтов. Повторяя «Это моя жизнь», «Это мое бытие», «Это я сам» или что-то подобное после каждого высказывания о видении, пациент может, по крайней мере иногда, обрести связь, которая иначе была бы утрачена. Чаще всего некоторые детали ме­нее подходят под обобщение, чем другие, однако, без вся­кого сомнения, развивается общая картина или центральный образ значения.

Произнесение: «Это моя жизнь: я носом качу орех» — вдруг заставляет пациентку осознать, насколько в реаль­ной жизни смиренна ее роль, «коленопреклоненна», трево­жащаяся о ничтожном, вместо, чтобы выпрямиться и обратиться к действительно важному. После того как зна­чение позы становится для нее ясным, она может в грезе же выпрямиться, стать вначале против стены, а затем против важного в ее жизни индивида. Подобная фантазия спонтан­но противоположна содержанию ее видения, но ведет к противоположному в реальной жизни. В другом примере после произнесения: «Это моя жизнь: Я вовсю гоню по шос­се, но хочется расслабиться и уснуть» — пациент понима­ет, что загнан в противоречие между стремительной, полной стрессов и суеты гонкой за благами и желанием расслабиться, отдохнуть и помечтать. Возможно, именно это привело потом к тому, что индивид перечеркнул всю суету своей жизни и полностью изменил ее образ.

Некоторые не способны выдать что-нибудь более суще­ственное, чем сухое воспоминание образов из грез, вместо того, чтобы попытаться пережить воспоминания заново, это только подчеркивает их тенденцию к отчуждению грезы от «своего» переживания. Такое отчуждение в некото­ром смысле присутствует в каждой грезе, поэтому задачей Гештальт-терапии является реассимилировать ее содержа­ние в эго и помочь индивиду принять ответственность за свои непризнаваемые силы, проецируемые «туда» в виде «странных образов». Когда попытка актуализации и соот­ношения видения не идет дальше словесной формулировки, такая реассимиляция может быть выполнена через обыгры­вание различных элементов содержания.

Обыгрывание видения обязательно влечет творческое переживание интерпретации или переложения в действие; таким образом вызывается увеличение творческой дея­тельности, выражаемой в самой грезе. Однако это только одна возможность. Может быть плодотворным заполнить пробелы фантазий или закончить видение, если оно по воз­вращении к действительности забылось. Столкнувшись с такой задачей, индивид обязательно обратится опять к ви­дению и сольется со своей грезящей сущностью. Или же опишет словами черты, которые в грезе казались лишь не­высказанными эмоциями, то есть у него с ними возникнет диалог. Есть лишь вероятность того, что индивид на самом деле «прислушается» к своему видению, став его частью.

Идея обыгрывания грез не является чем-то новым или исключительным для Гештальт—терапии. Точно так же, как принцип «сейчас и здесь», разработанной Перлсом, был известен за многие сотни лет на Востоке в виде медитации, обыгрывание грез или видений является практикой, изве­стной еще северо-американским индейцам. Возьмем, к примеру, следующее наблюдение иезуитского монаха сем­надцатого века: